Неточные совпадения
Вронский понял по ее взгляду, что она не знала, в каких
отношениях он хочет быть с Голенищевым, и что она
боится, так ли она вела себя, как он бы хотел.
— Я вас давно знаю и очень рада узнать вас ближе. Les amis de nos amis sont nos amis. [Друзья наших друзей — наши друзья.] Но для того чтобы быть другом, надо вдумываться в состояние души друга, а я
боюсь, что вы этого не делаете в
отношении к Алексею Александровичу. Вы понимаете, о чем я говорю, — сказала она, поднимая свои прекрасные задумчивые глаза.
— Если тебе хочется, съезди, но я не советую, — сказал Сергей Иванович. — То есть, в
отношении ко мне, я этого не
боюсь, он тебя не поссорит со мной; но для тебя, я советую тебе лучше не ездить. Помочь нельзя. Впрочем, делай как хочешь.
Одна выгода этой городской жизни была та, что ссор здесь в городе между ними никогда не было. Оттого ли, что условия городские другие, или оттого, что они оба стали осторожнее и благоразумнее в этом
отношении, в Москве у них не было ссор из-за ревности, которых они так
боялись, переезжая в город.
Когда прошло то размягченье, произведенное в ней близостью смерти, Алексей Александрович стал замечать, что Анна
боялась его, тяготилась им и не могла смотреть ему прямо в глаза. Она как будто что-то хотела и не решалась сказать ему и, тоже как бы предчувствуя, что их
отношения не могут продолжаться, чего-то ожидала от него.
Между нами никогда не было сказано ни слова о любви; но он чувствовал свою власть надо мною и бессознательно, но тиранически употреблял ее в наших детских
отношениях; я же, как ни желал высказать ему все, что было у меня на душе, слишком
боялся его, чтобы решиться на откровенность; старался казаться равнодушным и безропотно подчинялся ему.
Клим тоже находил в Лидии ненормальное; он даже стал несколько
бояться ее слишком пристального, выпытывающего взгляда, хотя она смотрела так не только на него, но и на Макарова. Однако Клим видел, что ее
отношение к Макарову становится более дружелюбным, а Макаров говорит с нею уже не так насмешливо и задорно.
Чувство тревоги — росло. И в конце концов вдруг догадался, что
боится не ссоры, а чего-то глупого и пошлого, что может разрушить сложившееся у него
отношение к этой женщине. Это было бы очень грустно, однако именно эта опасность внушает тревогу.
Версилов как бы
боялся за мои
отношения к Макару Ивановичу, то есть не доверял ни моему уму, ни такту, а потому чрезвычайно был доволен потом, когда разглядел, что и я умею иногда понять, как надо отнестись к человеку совершенно иных понятий и воззрений, одним словом, умею быть, когда надо, и уступчивым и широким.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными вопросами, сюжетом для которых служит скопидомство матушки и та приниженная роль, которую играет в доме отец. В особенности неприятна в этом
отношении Сашенька Пустотелова, шустрая девочка, которую все
боятся за ее злой язык.
Одним словом, ничто не могло его сломить. Даже Филанида Протасьевна, всегда безусловно верившая в правоту мужа, — и та поколебалась. Но разуверять его не пробовала, потому что
боялась, что это только поведет к охлаждению дружеских
отношений, исстари связывавших супругов.
Думая о своем
отношении к жизни, я прихожу к заключению, что я всегда
боялся жизни.
Я думаю, что я
боялся бы его, будь он богаче, лучше одет, но он был беден: над воротником его куртки торчал измятый, грязный ворот рубахи, штаны — в пятнах и заплатах, на босых ногах — стоптанные туфли. Бедные — не страшны, не опасны, в этом меня незаметно убедило жалостное
отношение к ним бабушки и презрительное — со стороны деда.
— Откровенно вам говорю, что я
боюсь войти с вами в интимные
отношения, чтоб, ей-богу, не стать в щекотливое положение, в которое уж был раз поставлен, когда вы, с вашей школьной нравственной высоты, изволили меня протретировать.
Александр видимо избегал его. Он потерял всякую доверенность к его печальным предсказаниям и
боялся холодного взгляда на любовь вообще и оскорбительных намеков на
отношения его к Наденьке в особенности.
Я говорю не о любви молодого мужчины к молодой девице и наоборот, я
боюсь этих нежностей и был так несчастлив в жизни, что никогда не видал в этом роде любви ни одной искры правды, а только ложь, в которой чувственность, супружеские
отношения, деньги, желание связать или развязать себе руки до того запутывали самое чувство, что ничего разобрать нельзя было.
— Но я не смею,
боюсь, потому что, если Аггей Никитич узнает это, так я не знаю… он прибьет, убьет меня!.. Он, я вам говорю, сумасшедший человек в этом
отношении.
Притом же, в
отношении к этой женщине, он уже сделал подвиг самоотвержения, доставивший ему столько наслаждения; а главное, почему-то он
боялся Марьянки и ни за что бы не решился сказать ей слово шуточной любви.
Да, да, Россия в экзаменационном
отношении, конечно, и теперь еще, вообще, наилучшее отделение: здесь человек, как золото, выгорал от несправедливости; но вот нам делается знакомо правосудие, расширяется у нас мало-помалу свобода мысли, вообще становится несколько легче, и я
боюсь, не станут ли и здесь люди верить, что тут их настоящая жизнь, а не… то, что здесь есть на самом деле…
Эти простые слова тронули Боброва. Хотя его и связывали с доктором почти дружеские
отношения, однако ни один из них до сих пор ни словом не подтвердил этого вслух: оба были люди чуткие и
боялись колючего стыда взаимных признаний. Доктор первый открыл свое сердце. Ночная темнота и жалость к Андрею Ильичу помогли этому.
Не зная Глеба и
отношений его к домашним, можно было в самом деле подумать, взглянув в эту минуту на Гришку, что он в грош не ставил старика и на волос его не
боялся; молодецкая выходка приемыша показывала в нем желание занять выгодное место в мнении нового товарища. Даже щеки его разгорелись: так усердно добивался он этой цели.
После вечерней прогулки мы каждый раз пили чай в ее номере и разговаривали. Мы не
боялись трогать старых, еще не заживших ран, — напротив, я почему-то даже испытывал удовольствие, когда рассказывал ей о своей жизни у Орлова или откровенно касался
отношений, которые мне были известны и не могли быть от меня скрыты.
Дон-Кихот стоял и соображал: этого еще никогда не было, чтоб его смели искать в княгинином доме… Он видел в этом новость, в которой обсуждал не свое положение, а то, какое значение имеет это по
отношению к Варваре Никаноровне. Пользуются ли тем, что ее дома нет, или уже отныне и ее не
боятся и не уважают по-прежнему? Откуда это?.. Конечно, не от здешних: у них на это еще не хватило бы смелости… Нет; это оттуда, где она сама теперь… одна…
— Да, статью, — отвечала с преувеличенною небрежностью Дарья Михайловна, — об
отношениях торговли к промышленности в России… Но не
бойтесь: мы ее здесь читать не станем… я вас не за тем позвала. Le baron est aussi aimable que savant. [Барон столь же любезен, сколь и учен (фр.).] И так хорошо говорит по-русски! C’est un vrai torrent… il vous entraine. [Это настоящий поток… он так и увлекает вас (фр.).]
Один
боится говорить о голом теле, другой связал себя по рукам и по ногам психологическим анализом, третьему нужно «теплое
отношение к человеку», четвертый нарочно целые страницы размазывает описаниями природы, чтобы не быть заподозренным в тенденциозности…
Не говоря о других сторонах жизни народной, при Алексее Михайловиче стали
бояться влияния иностранцев даже в религиозном
отношении.
— Отец диакон велели водку с хреном прикладывать — не помогло. Гликерия Анисимовна, дай бог им здоровья, дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели теплым молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в
отношении молока не соблюл: Бога
боюсь, пост…
Как ни эксцентрично было поведение бабушки, но ее триумф покрывал многое, и генерал уж не
боялся скомпрометировать себя в публике родственными
отношениями с такой странной женщиной.
— Дочь генерала Кронштейна, — отвечала та. — Очень добрая девушка, как любит мою Верочку, дай ей бог здоровья. Они обе ведь смолянки. Эта-то аристократка, богатая, — прибавила старуха. И слова эти еще более подняли Кронштейн в глазах Эльчанинова. Он целое утро проговорил со старухой и не подходил к девушкам,
боясь, чтобы Анна Павловна не заметила его
отношений с Верочкой, которых он начинал уже стыдиться. Но не так думала Вера.
Фермор этого нимало не
боялся: за что его кто-нибудь может укорить? Но в
отношении неудовольствия на начальство он почувствовал, что был неправ: начальник действительно выбрал и дал ему самое подходящее занятие, к которому ни с какой стороны не могло подползти никакое подозрение. Начальник поручил Фермору технические поверки, которыми, кроме его, занимались еще шесть человек, чинами старше и умом опытнее.
— Представьте себе, что был один господин А, положим, — сказал он, — старый и отживший, и одна госпожа Б, молодая, счастливая, но видавшая еще ни людей, ни жизни. По разным семейным
отношениям, он полюбил ее, как дочь, и не
боялся полюбить иначе.
Брачные
отношения были разобраны ими в самых мельчайших подробностях: много, конечно, Варвара Александровна, обладающая таким умом, высказала глубоких и серьезных истин; много в герой мой, тоже обладавший даром слова, сделал прекрасных замечаний; но я не решаюсь передать во всей подробности разговор их, потому что
боюсь утомить читателя, и скажу только, что Хозаров отобедал у Мамиловой и уехал от нее часу в шестом.
Обе эти девицы были влюблены по нескольку раз, хотя и не совсем с успехом; маменьки они
боялись, слушались ее и уважали; вследствие того и в
отношении папеньки разделяли вполне ее мнение, то есть считали его совершенно за нуль и только иногда относились к нему с жалобами на младшую, Машет, которую обе они терпеть не могли, потому что она была идолом маменьки, потому что ей шили лучшие платья и у ней было уже до пятка женихов, тогда как им не досталось еще ни одного.
Алехину сильно хотелось спать; он встал по хозяйству рано, в третьем часу утра, и теперь у него слипались глаза, но он
боялся, как бы гости не стали без него рассказывать что-нибудь интересное, и не уходил. Умно ли, справедливо ли было то, что только что говорил Иван Иваныч, он не вникал; гости говорили не о крупе, не о сене, не о дегте, а о чем-то, что не имело прямого
отношения к его жизни, и он был рад и хотел, чтобы они продолжали…
— Шут он пьяный, и больше ничего! — запальчиво вскричал Вельчанинов, — стану я его
бояться! И как я прерву
отношения, когда тут Лиза. Вспомните про Лизу!
Когда он передал Клавдии Петровне рассказ Марьи Сысоевны и странную встречу на похоронах, та сильно задумалась: «Я за вас
боюсь, — сказала она ему, — вы должны прервать с ним всякие
отношения, и чем скорее, тем лучше».
Наступила длинная пауза, в течение которой Полканов сделал себе строгое замечание за то, что он так ведёт себя по
отношению к этой девушке, точно
боится, что не устоит против её чар.
Наталья Гавриловна засмеялась и стала расспрашивать Ивана Иваныча об его домашних делах. Ее присутствие доставляло мне удовольствие, какого я уже давно не испытывал, и я
боялся смотреть на нее, чтобы мой взгляд как-нибудь не выдал моего скрытого чувства. Наши
отношения были таковы, что это чувство могло бы показаться неожиданным и смешным. Жена говорила с Иваном Иванычем и смеялась, нисколько не смущаясь тем, что она у меня и что я не смеюсь.
Я хотел слегка упомянуть, как Трифон Столыгин успел в две недели три раза присягнуть, раз Владиславу, раз Тушинскому вору, раз не помню кому, — и всем изменил; я хотел описать их богатые достояния, их села, в которых церкви были пышно украшены благочестивыми и смиренными приношениями помещиков, по-видимому не столь смиренных в светских
отношениях, что доказывали полуразвалившиеся, кривые, худо крытые и подпертые шестами избы; но,
боясь утомить внимание ваше, я скромно решаюсь начать не дальше как за воротами большого московского дома Михаила Степановича Столыгина, что на Яузе.
Как изменились их
отношения! Марья Петровна, бывшая для Кузьмы чем-то недосягаемым, на что он и смотреть
боялся, почти не обращавшая на него внимания, теперь часто тихонько плачет, сидя у его постели, когда он спит, и нежно ухаживает за ним; а он спокойно принимает ее заботливость, как должное, и говорит с нею, точно отец с маленькой дочерью.
С Полояровым
отношения его были суховато-вежливы: в них проглядывало такое чувство, как будто, подавая руку Ардальону или говоря с ним, старик
боялся быть укушенным какой-нибудь гадиной или чем-нибудь запачкаться, — чувство, давно не испытанное его простым, отзывчиво откровенным сердцем.
В этом
отношении и сама Настасья Филипповна нисколько не
боится его, спокойно оставляет у себя ночевать.
Но Катерину Астафьевну это сокрушало, и сокрушало в одном
отношении. Она
боялась за душу Форова и всегда лелеяла заветную мечту «привести его к Богу».
Итак шли годы, а у этого барина с этим слугой все шли одинакие
отношения: Сид Тимофеич господствовал над господином и с сладострастием поносил и ругал его при всякой встрече и красовался язвами и ранами, если успевал их добиться из рук преследуемого им Бодростина. Тот его
боялся и избегал, а этот его выслеживал и преследовал, и раздражал с особенным талантом.
Особенно же ей были неприятны всякие превосходства в сравнениях: она как бы
боялась их, и в этом-то роде определялись ее
отношения к Синтяниной.
В своей личной жизни этот человек, приобретший репутацию великого инквизитора, был мягким, он трогательно любил детей,
боялся своей жены, совсем не был свиреп в
отношении к «ближнему».
В этой и только в этой вневременной и внепространственной основе моего особенного
отношения к миру, соединяющей все памятные мне сознания и сознания, предшествующие памятной мне жизни (как это говорит Платон и как мы все это в себе чувствуем), — в ней-то, в этой основе, в особенном моем
отношении к миру и есть то особенное я, за которое мы
боимся, что оно уничтожится с плотской смертью.
Если же ты
боишься потерять то, что не есть животное, то ты
боишься потерять свое особенное разумное
отношение к миру, — то, с которым ты вступил в это существование. Но ведь ты знаешь, что оно возникло не с твоим рождением: оно существует независимо от твоего родившегося животного и потому не может зависеть и от смерти его.
Ты
боишься потерять свое
отношение к миру. Какое же это
отношение? В чем оно?
Не понимая того, что
отношение его разумного сознания к миру есть единственная его жизнь, человек представляет себе свою жизнь еще и в видимом
отношении животного сознания и вещества к миру, и
боится потерять свое особенное
отношение разумного сознания к миру, когда в его личности нарушается прежнее
отношение его животного и вещества, его составляющего, к миру.